Мировоззрение Казахстана и язык свободы — интервью с Евфратом Имамбеком. Часть третья

Часть третья. Культурономика и космос казахского мировоззрения.

Накануне 30-летия независимости Казахстана мы предлагаем вниманию читателей третью часть эксклюзивного интервью корреспондента BaigeNews.kz с известным социо-антропологом, оригинальным мыслителем, а также педагогом-профессором Евфратом Имамбеком. В первой части беседы рассказывалось о том, почему и когда умер марксизм, про костер из книг в Советском Союзе, а также про тот самый декабрь 1986 года в Алма-Ате, от которого и начался распад СССР. Во второй части интервью Евфрат Багдатович поделился историей Великой Отечественной войны глазами своего отца-фронтовика-панфиловца, указал на казусы современного казахского интернационализма, а также довольно точно и иронично подметил основные черты непомерно усилившейся государственной бюрократии.

В текущем фрагменте разговора наш собеседник говорит о том, как непросто создавалась Академия госслужбы при Президенте РК и почему в ней слушателям начали преподавать культурологию и казахскую культуру, каким образом возникла французская подоплека выбора модели казахстанской государственности и почему быть тенгрианцем — это не значит не быть мусульманином. Объясняя тенгрианство как открытое мировоззрение, наш визави подчеркивает культурономичность, экологичность и кросс-религиозность данной степной традиции знания, которая провозглашает духовную свободу и вселенскую гармонию главными ценностями бытия.

Опора на казахскую культуру и дух народа

— Говорят, вы стояли у истоков образования Академии госуправления при Президенте РК. Можете подробнее рассказать, как она создавалась?

— В сентябре 1992 года состоялся первый государственный визит президента Казахстана в Германию и во Францию. Я был в рабочей группе по подготовке этого визита во Францию. Тогда президентом Франции был Франсуа Миттеран, а Жак Ширак тогда ещё был мэром Парижа.

Как раз во время этого визита наш президент ознакомился с деятельностью кузницы французского истеблишмента — Национальной школы администрации при президенте Франции — École nationale d’Administration (ЭНА), которую организовал ещё Шарль де Голль. И в ходе этого визита был подписан меморандум, что Франция поможет "поставить" государственную службу Казахстане, в том числе подготовку кадров этой школой.

Затем в 1994 году я уехал на учебу в Международный институт государственного управления (IIAP) при премьер-министре Франции, который был аналогом ЭНА, но только для обучения иностранцев, позднее этот институт вошел в состав ЭНА. После девяти месяцев обучения окончил эту школу и уехал работать в Африку. Но вдруг меня в срочном порядке разыскали через французскую миссию и говорят, что нужно возвращаться на родину.

Когда прибыл в Казахстан мне сделали предложение стать директором по программам открывающейся Национальной высшей школы государственного управления (НВШГУ) при Президенте РК. Школа была открыта в Алматы в помещениях Казахстанского института менеджмента, экономики и прогнозирования (КИМЭП). По договору там было два содиректора: содиректор казахстанский и содиректор от французской стороны, а также директор программ, должность которого фактически была равнозначна проректору по учебной работе.

И вот, когда я приехал в июле 1995 года, то президент уже ждал стопроцентного функционирования школы, поскольку указ то вышел 29 августа 1994 года. Что было сделано до меня? Успели провести вступительные экзамены и очень быстро набрали первых слушателей, их было около 30 человек, которых отпустили как бы на каникулы, на лето. А ведь скоро учебный год уже должен начаться, но закавыка в том, что помещения есть, но нет учебных программ.

— (смеемся) Ещё не решили — чему учить?

— Да. И преподавателей ещё не было, впрочем, как и концепции обучения. Я приступил к работе 17 июля, а 26 августа должно состояться совещание у вице-президента страны Ерика Асанбаева, который как раз курировал кадровые вопросы.

Пришлось начинать с чистого листа. Коллеги меня окружали весьма компетентные, но ни у кого не было опыта работы в вузах. Очень быстро написал концепцию, посчитал бюджет времени, всё это делали на ходу, без оглядки на кого-то. И тогда я настоял на том, что должен преподаваться предмет "культурология". Сначала недоумевали: "Ну как? Зачем?" Я в ответ: "А как вы хотите? Мы готовим государственных служащих высшего звена. А где идеологическая составляющая?"

Ведь уже не было так называемого "истмата и диамата" (исторического и диалектического материализма), не преподавалась история КПСС. А ведь эти предметы были направлены на формирование не просто мировоззрения, они были духовной опорой для человека. Это укрепление моральных устоев, и это работало. Все же верили в этот коммунизм. А нам как жить? Во что верить? Остается только опора на казахскую культуру, на наши национальные ценности. Также нужно учить и зарубежному этикету. Человек должен быть всесторонне образован, если мы задаем такой высокий статус.

Мне с трудом удалось отстоять "культурологию", и я оказался прав.

Вот тогда я и обратился к национальным ценностям тенгрианства. Я понимал, что мы не можем готовить чиновников для своей страны, у которых мировоззрение будет чуждым. Мы же не оккупационное правительство готовим, а своё, родное. Это же должны быть люди, проникнутые духом своей страны. Они должны понимать чаяния народа, которым собираются управлять, должны чувствовать его боль и его гордость. Извините за патетику, но это на самом деле так.

Разве мы не чувствуем дефицит этого сейчас? Коррупционер, который обворовал казну, а значит и народ, он же об этом ничего не думает. Сейчас в прессе целая волна остракизма в отношении "уятменов". Но я скажу: "Ұят болмаса — намыс болмайды!" ("Нет чести без стыда" — прим. ред.) Это же основа человеческой культуры. Человек становится личностью, когда он начинает стыдиться. А если человек не стыдится, то он либо невинный ребёнок, либо совсем дикарь. Стыд — очень важная категория и она воспитывается как раз на национальных, на культурных, на духовных ценностях. Они для этого и существуют, эти ценности.

Вот так создавалась Академия госуправления. Это стоило мне седых волос, но зато 26 августа мы пришли с директором к вице-президенту и перед ним я положил во-от такую папку учебных программ (показывает руками и смеётся)!

И потом на этом совещании было обсуждение этих программ большой комиссией, на котором Ерик Магзумович так высказался: "Вот программы КИМЭПа совершенно оторваны по духу от нашей казахстанской реальности, сконцентрировавшись чисто на западных моделях, и сделаны как бы для любой страны. А вот программы НВШГУ очень уж слишком завязаны на нашу традиционную культуру и наши ценности!"

— (смеемся)

— Я счел это за комплимент, потому что я реалист и считаю, что всегда надо опираться на родную землю.

Подоплека выбора французской модели государственности

— Вы очень скупо рассказали о работе в президентском аппарате. Ведь выбор французской модели правового государства был же неслучаен?

— В президентском аппарате я, как уже говорил, работал в отделе внешних связей, а именно — в секторе Европы и Америки. В обязанности входила координация работы и казахстанского сотрудничества с франкоязычными странами — Францией, Бельгией, Канадой и другими государствами.

Перед страной тогда стояла проблема выбора модели государственности. Всем сотрудникам нашего отдела поручили написать аналитические записки по государственному устройству соответствующих стран. Это было лето 1992 года.

Со своей стороны я написал записки по устройству Бельгии, также описал итальянскую, французскую и канадскую модели, отмечая особенности их государственного устройства. Отправил, выполнил работу. Внезапно мне поручают также писать записки по устройству немецкоязычных стран — очень интересная модель Австрии, также подробно описал правовую модель ФРГ. Далее меня почему-то попросили расписать государственное устройство Малайзии, хотя к компетенции нашего сектора эта страна не относилась. Но затем пришлось изучить и проанализировать правовые особенности Южной Кореи, тоже очень интересные модели государств.

Но всё-таки, наверное, наиболее подходила к Казахстану и импонировала нашему президенту модель государственного устройства Франции. Это была конституционная модель Пятой республики, созданная в 1958 году во время кризиса, который испытывала Франция в связи с распадом своей империи, когда в разные стороны разбежались её колонии и страна стояла на пороге гражданской войны. В этот момент состоялся второй приход к власти генерала Шарля де Голля, и он тогда поставил перед Национальной ассамблеей (нижняя палата парламента) свои условия. В связи с чем и образовалась фактически авторитарная модель с жестким президентским правлением. В итоге, основатель и первый президент (1959-1969) Пятой республики получил право распускать парламент и имел рычаги для быстрого проведения реформ.

И вот я думаю, что моя аналитическая записка оказала определенное влияние на выбор конституционно-правовой формы Республики Казахстан. Конечно, уже непосредственно над выработкой конституции нашей страны трудилась большая группа учёных-правоведов и я в этом не участвовал. Но благодаря выбору в качестве основы этой французской модели Казахстан смог стать лидером по реформированию своей государственной системы в целом.

На выбор, сделанный в пользу французской модели, безусловно, повлиял и первый государственный визит Нурсултана Назарбаева во Францию, в ходе которого Елбасы активно интересовался государственным устройством этой страны и был подписан меморандум с ЭНА по подготовке госслужащих.

Другое дело, что не все предложения пошли в дело. Мы ещё в середине 90-х годов предлагали, к примеру, отбирать на госслужбу путём тестирования. Но тогда, видимо, не были готовы к этому ни госаппарат, ни кадровики. У нас уже был подготовлен серьёзный компендиум тестов, которые среди прочего включали тестирование на степень IQ, проверялся также уровень профессиональных и моральных качеств.

— Чиновники просто не были морально к этому готовы…

— Конечно. Ведь среди них была ещё старая гвардия, которая работала ещё в аппарате ЦК Компартии Казахстана. Хотя к тому времени кадровый состав был уже очень пестрый, я бы даже сказал, что было несколько кадровых волн.

Первая волна состояла из бывших технических работников распущенного ЦК Компартии, которые обеспечивают работу управленческого органа. В эту первую волну также входили бывшие референты и инструкторы ЦК, но их было совсем немного. Вторая волна состояла из работников с опытом на местах — областного и районного уровней. В целом, конечно, костяк составили люди с опытом работы в партийных и советских органах.

Следующая волна кадров сформировалась из специалистов, которых пригласили из союзных органов управления, поскольку в той же Москве были опытные управленцы-казахи. Правда, их численность значительно уступала, например, группе аналогичных союзных спецов-азербайджанцев, наших казахов в Москве было меньше, чем всех остальных представителей союзных республик. Даже прибалтов было несравненно больше в аппарате того же ЦК КПСС. Президент Назарбаев пригласил их всех и пришла целая плеяда грамотных профессионалов своего дела. К примеру, костяк Министерства иностранных дел РК составили как раз эти люди.

И я попал уже в эту третью волну, когда понадобились люди с учёными степенями, поскольку я только-только защитил диссертацию в Санкт-Петербурге и кто-то меня рекомендовал. И как раз меня посмотрели в деле — меня сначала попробовали в качестве переводчика и приглашенного специалиста у премьер-министра Сергея Терещенко на его встрече с делегацией одной французской компании. Я переводил и с французского на русский и с казахского на французский. И через некоторое время, в 1992 году, меня пригласили работать в аппарате Президента РК. Я быстро включился в работу и вот как раз первым большим заданием было вот это аналитическое описание государственных моделей.

Наверное, очень хорошо показал преимущества модели Франции, что именно к ней проявило свой интерес руководство. Но просто я эту модель очень хорошо знал и мне это было не очень сложно. Ну и нужно учитывать, что наверняка не я один рекомендовал выбрать модель Франции, поскольку несколько высокопоставленных специалистов тоже ратовали за эту авторитарную модель.

— Получается, общий вектор сложился в пользу французской модели…

— Дополню. Любая модель оптимально работает именно в национальных условиях. Например, в той же Австрии состав правительства закреплен конституционально, то есть, количество министерств ограничено конституцией. Представляете? В этой маленькой и стабильной стране можно расширять функции министерств, но сама структура очень жесткой остается.

А вот во французской модели иная практика. Там министр является политической фигурой и берет на себя какие-то обязанности, компетенции и функции, причём именно те, которыми он владеет. И были такие случаи в 70-е и 80-е годы прошлого века, когда могло быть "министерство торговли, образования и по делам ветеранов". Потом проходит какое-то время, и министр, к примеру, говорит: "Нет, что-то мне сложно вести торговое направление, давайте я займусь досугом и молодежью!" И так появляется уже "министерство по делам молодежи, ветеранов и досуга". У них было одно время, когда стала проблема досуга и человек в ранге министра официально занимался организацией культурной анимации.

Это нормально работает во Франции и ничего такого страшного нет, потому что основным управленческим звеном является управление (direction), из которых состоят министерства. Они являются как бы теми устойчивыми кубиками-элементами, из которых собираются министерства. Каждая дирекция предназначена для реализации одной или нескольких функций министерства. Причём, сама дирекция рассматривается как автономное подразделение, а её руководитель обладает особым статусом. Назначение директоров не входит в круг полномочий министра (оно оформляется декретами Совета министров), и на практике сменяемость директора происходит примерно раз в 5-7 лет. Это государственные служащие и они не являются политическими деятелями, но, тем не менее, выполняют указания министра и, собственно, выполняют функцию непосредственного управления страной.

Отчасти такая модель имела место и в нашей стране. Так, в конце 90-х, когда под нажимом кризиса был серьёзный секвестр госбюджета, было создано министерство образования, культуры и здравоохранения.

И вот именно в период этого министерства впервые в истории Казахстана было организовано такое подведомственное учреждение как Казахский научный исследовательский Институт культуры и искусствознания.

— Это вы его организовали?

— Да. Я ушел к тому времени из НВШГУ по состоянию здоровья, там было несколько факторов, включая и семейные обстоятельства. И в сентябре 1997 году решил вернуться в сферу культуры — меня как раз пригласили работать в Республиканский научный центр проблем культуры при министерстве. В октябре того же года я предложил концепцию создания Института культуры и искусствознания. В основе создания данного института лежала моя давняя идея культурономики, миссией этого НИИ подразумевалась разработка культурономической модели развития страны.

После одобрения учёным советом концепции новый институт был создан в Алматы постановлением правительства в феврале 1998 года.

Надо сказать, что ещё Ильяс Омаров — один из самых выдающихся министров культуры в Казахской ССР, занимавший этот пост с 1967 по 1970 годы — вот он ещё инициировал перед Москвой предложение по созданию в Казахстане такого научно-исследовательского института искусствознания, аргументируя тем, что республика нуждается в таком научном направлении. Но Москва тогда наотрез отказала, мол, "какое может быть искусство у чабанов". Такова была целенаправленная имперская политика по принижению культурного достояния казахов, по принижению казахского национального самосознания. И надо сказать, к сожалению, это им во многом удалось.

Культурономика как модель понимания законов общества

— В составе Высшего экономического совета (ВЭС) при Президенте РК тогда были добрые знакомые — Ораз Жандосов и Григорий Марченко, люди моего поколения, мы работали вместе. А заместителем председателя ВЭС был Ержан Утембаев, который как-то в 1996 году пригласил меня как директора учебных программ НВШГУ и попросил рекомендовать ему самых лучших и способных выпускников школы государственного управления. И я принёс ему личные дела четырёх своих лучших учеников, среди которых были Кайрат Келимбетов и Фархад Куанганов, которые и вошли в качестве старших экспертов в секретариат ВЭС. Отмечу, что к тому времени они уже были с опытом и отлично зарекомендовали себя на прежних местах работы, не стремились делать карьеру, а просто показали себя профессионалами своего дела.

Затем они перешли в аппарат Агентства по стратегическому планированию (АСПИР), где в составе большой экспертной группы приняли непосредственное участие в разработке Стратегии "Казахстан-2030", которую озвучил в октябре 1997 года глава государства в своём ежегодном послании.

Но для чего я об этом говорю? Просто, когда мы ознакомились с текстом этой Стратегии, там почему-то не нашли ни одной строчки не то, чтобы об искусстве, а даже о культуре. Иными словами, там совершенно не затрагивалась духовная составляющая, данная стратегия была чисто прагматической экономической программой, там даже социалки было очень мало.

Тогда я предложил провести республиканскую научно-практическую конференцию под названием "Культура и искусство в Стратегии "Казахстан-2030". И мой начальник (а я был замдиректора), директор КазНИИ культуры и искусствознания, выдающийся драматург и писатель Дулат Исабеков оторопел от неожиданности: "Как? Ведь в стратегии нет ни слова ни о культуре, ни об искусстве! Как мы можем проводить такую конференцию?" А я парировал: "Даке! Именно поэтому мы и должны собрать всех деятелей культуры и провести такую конференцию! И сказать об этом, потому что как мы будем жить без культуры и искусства?"

И вот мы провели в 1998 году большую конференцию, выступал поэт и писатель Олжас Сулейменов, а также многие другие деятели культуры и искусства Казахстана. Конференция вышла очень представительной, мы издали сборник выступлений, её осветили в прессе. И вот после этого, видать обратили внимание на эту проблему и в 2003 году начали по поручению Нурсултана Назарбаева разрабатывать государственную программу "Мәдени мұра" ("Культурное наследие"), которую в 2004 году презентовал уже Имангали Тасмагамбетов.

— С вашей стороны получился такой чисто восточный ход, намек принимающим решение…

— Не знаю, Бейбит. Просто в то время был такой дух обновления, все делали с нуля. И конечно, были ошибки, но эти ошибки быстро исправлялись. Мне просто приятно об этом говорить, потому что всё-таки не зря это затевали.

— Вот теперь, пожалуйста, поясните для читателей, что означает термин "культурономика"?

— Когда я писал диссертацию, то исследовал модели культурной политики Франции, Италии, Германии, Великобритании, США и ряда других стран. Часто засиживался в Ленинской библиотеке Москвы, в Салтыковской (ныне Государственная публичная библиотека) библиотеке Санкт-Петербурга, других библиотеках. Тогда же интернета не было, поэтому приходилось выезжать в такие командировки из российского Питера в Москву.

Проанализировав большой пласт актуальной научной информации, я увидел к чему идёт мир. Так, последние 200 лет на планете господствовал экономикоцентристский подход в общественной жизни. Тогда как на самом деле все начинается-то с культуры. Сама экономика является ничем иным как частью культуры, если мы понимаем культуру как способ приспособления человека к окружающей среде. Точнее, способы, разные модели. Экология — это культура, отношения между людьми для выживания — это культура, производственные отношения — тоже культура.

Если быть точным, то какая у людей культура, такая у людей и экономика. Поэтому более правильным подходом для описания именно социальной действительности является культуроцентристский метод, который я и назвал культурономикой.

Формы человеческой деятельности нужно объяснять с позиции культуры. Это, во-первых. А во-вторых, само развитие человеческой цивилизации к чему идёт? К тому, чтобы развивать культурный капитал. Наиболее ресурсоемким оказывается сфера культуры, постоянно расширяющаяся сфера услуг по повышению качества человеческих ресурсов. И именно в сфере культуры и расширяющейся сфере свободного времени и реализуются демократические ценности. Что такое демократия? Демократия — это свободная культурная деятельность.

О таких процессах как раз и рассказывает культурономика. Знаете, на заре нулевых возникло понятие "креативной индустрии", собственно говоря, отчасти это и есть культурономика — когда этот сегмент оказания культурных услуг и производство культурного продукта становятся экономическим фактором. Причём, фактором развития целых страновых регионов за счёт культуры, а не за счёт минеральных и индустриальных ресурсов.

Тот же научно-технический прогресс является культурным явлением. Правильно?

— Совершенно верно!

— К чему ведёт этот прогресс? Во-первых, повышается эффективность производства и сокращается спрос на рабочие руки. Если раньше крестьянин производил столько продуктов, чтобы накормить свою семью и отдать часть урожая своему суверену, то сейчас один фермер, к примеру, голландский, производит уже столько продуктов, что ими можно накормить 500 человек.

И куда перетекают эти люди, эти освободившиеся рабочие руки? Они начали уходить в индустриальные полисы и поэтому начался рост городов. И также нужно было добывать минеральное сырье для производства средств производства, чтобы, в конечном итоге, более мощными комбайнами и сеялками можно было обеспечить сбор ещё большего урожая и прокорм ещё большего количества людей.

А, к примеру, в 80-х годах прошлого века на японских заводах Nissan уже отказались даже от освещения. Потому что там уже тогда все было роботизировано и не было нужды в освещении, только 3-5 человек наблюдали за мониторами, а в цехах на конвейере в полной темноте сборку автомобилей осуществляли промышленные роботы.

Куда ушли, куда уходят эти освободившиеся 400-500 человек? Они идут в сферу услуг. Эта бесконечно расширяющаяся сфера услуг и есть сектор культурного и духовного производства. Все больше требуется учителей живописи, искусства, повсеместно открываются различного рода творческие студии, языковые курсы, и всё больше людей стремятся отдать туда своих детей, чтобы повысить качество их жизни. А качество жизни — это как раз культурная насыщенность. И это все культурономика.

Это культуроцентричный подход к пониманию социальной действительности. В своё время, в сотрудничестве с КИСИ (Казахстанским институтом стратегических исследований — прим. ред.) в различных сборниках я опубликовал несколько научных статей, посвященных образу будущего Казахстана и как раз там раскрывалась культурономическая основа будущей действительности.

К сожалению, эти статьи все же не оказались в зоне должного внимания. Образно выражаясь, во главу угла поставили сначала хлеб, а потом песню. Но это не стратегия, это краткосрочная тактика. Надо было параллельно с экономикой создавать дух независимости, вырабатывать новую систему ценностей для сплочения нации. Если мы говорим о той же евразийской общности, то она должна строиться именно на тюркских ценностях.

Всё время, к примеру, говорится про некую "общую историю". Но беда в том, что эта общая история трактуется по-разному и со стороны Москвы высказываются застарелые страхи насчет пантюркизма и прочих "измов". Но на самом деле, ни для кого уже не секрет, что царская Россия фактически выросла из ордынской государственности. Это тема отдельного разговора. Ещё в 2000 году в журнале "Столичное образование" вышла большая моя статья "Русские князья и Орда: чужие среди своих или свои среди чужих?". Причём, эту статью я писал, используя открытые научные источники самой России. Русская культура же как слоеный пирог, там несколько цивилизационных наслоений. И одной из базовых культур российской государственности является именно тюркская культура. И, кстати, именно помня об этих родственных корнях и общей культуре несколько столетий назад казахи и решили принять российский протекторат, защищаясь от джунгаров. Но это тема уже отдельного разговора.

Песчинка и волны мировоззрения Тенгри

— Вы часто в своих интервью говорите о тенгрианстве. Как вы пришли к тенгрианству?

— Я начал свой путь к тенгрианству в 1995 году, как раз в бытность директором по учебным программам Национальной высшей школы государственного управления. С чего надо было начинать? В чем основы казахского менталитета и казахской культуры? В поисках ответов на эти вопросы я познакомился с такими замечательными учёными-культурологами как доктор искусствоведения, профессор-музыковед Асия Мухамбетова, а также доктор философских наук, профессор Канат Нурланова. Асия Ибадуллаевна изучала традиционную казахскую музыку, а Канат Шынгожаевна написала ряд работ по эстетике кочевой культуры, в частности, такую книгу как "Эстетика художественной культуры казахского народа".

И вот, если до этого я краем уха слышал от родителей, родственников о Тәңір (Тенгри), то не задумывался о философии тенгрианства. Мой учитель в институте иностранных языков, доктор философских наук, профессор Сабетказы Акатай читал нам лекции по марксистко-ленинской эстетике, надо сказать, с едва уловимой иронией к самому предмету и как бы извиняясь за то, что вынужден был нести всю ту партийно-классовую ахинею. Эти большие личности были авторами нашумевшей в своё время и являющейся сегодня библиографической редкостью коллективной монографии Института философии КазССР "Кочевники. Эстетика: Познание мира традиционным казахским искусством", которая вышла в 1975 году в московском издательстве и скоро оказалась под запретом, а тираж практически весь изъяли из обращения и уничтожили. Хорошо, что первым в списке авторов фигурировал Мурат Ауэзов, только уважение к имени его отца уберегло молодых учёных от неминуемых репрессий.

Между тем, это был первый фундаментальный труд по новому философско-научному направлению — кочевниковедению. Статьи Сабетказы Акатая и Мурата Ауэзова, Эльвиры Шакеновой и Едыге Турсунова, Мирлана Каратаева и Асии Мухамбетовой, Булата Каракулова, Канат Нурлановой и Алана Медоева объединяла общая задача "осмысления и реконструкции духовного универсума кочевого общества". Иными словами, ими как членами неформального объединения "Жас Тулпар", ставилась и решалась задача культурно-логической реконструкции казахской культуры как высокой ценности, востребованной в современном обществе. Наряду с "Аз и Я" Олжаса Сулейменова, книга "Кочевники. Эстетика..." дала мощный толчок и заложила серьёзный философский фундамент для изучения национальной казахской культуры.

Позже, в 1994 году Сабетказы Акатай написал монографию "Мировоззренческий синкретизм казахов", которую я тоже начал изучать.

Это были мои учителя, которые поставили меня на путь Тенгри.

Позже, уже в 2000 году я преподавал в Санкт-Петербургском гуманитарном университете и одновременно был научным представителем в Казахстане Французского института исследований Центральной Азии (Institut français d’études sur l’Asie centrale, IFEAC — научное подразделение французского МИДа со штаб-квартирой в Ташкенте, аналог немецкого Института имени Гёте). Директором IFEAC тогда был очень интересный человек, тюрколог и профессор Парижского Национального института восточных языков и цивилизаций Реми Дор (Rémy Dor). Дотошный такой, очень глубокий исследователь. Вот ему я и предложил провести мероприятие по тенгрианству как фактору культурной идентичности жителей Центральной Азии. И он загорелся: "О тенгрианстве я слышал, но ещё ничего не знаю!" И поддержал. Почему такая тема? Потому что культурная идентичность всегда опирается, всегда растёт из мировоззренческой основы, каковой в нашем, центрально-азиатском случае, в первую очередь, является именно тенгрианство.

И что интересно, уже на самом первом этапе подготовки к мероприятию проявилась незримая сила Тенгри, поддержка нашему начинанию!

— Был некий знак?

— Я практически ещё никому ничего не говорил про мероприятие, как ко мне вдруг приходит пожилой человек, и представляете кто? Бывший губернатор Таласской области, а затем и бывший госсекретарь Кыргызстана Дастан Сарыгулов! После конфликта с тогдашним президентом Аскаром Акаевым он ушел в отставку и занялся изучением и популяризацией кыргызской духовной культуры. Человек он состоятельный и опытный организатор. И вот он пришел ко мне и говорит: "Вот, хочу провести мероприятие по тенгрианству". Представляете? Как он меня нашел, какими путями? Невероятное совпадение, невероятная встреча!

Запустился как бы каталитический процесс — одна песчинка попала в океан науки и сразу пошли волны. Конечно, о возможном проведении предстоящего события я говорил с Асией Ибадуллаевной и Канат Шынгожаевной. Они рассказали о мероприятии Нурмагамбету Аюпову, который первый в истории мировой науки в 2004 году защитил большую докторскую диссертацию по тенгрианству под названием "Тенгрианство как открытое мировоззрение". Мы стали с ним большими друзьями и соратниками, очень часто были вместе вплоть до его безвременной кончины в возрасте 55 лет. Вот с ними, Реми Дором и Дастаном Сарыгуловым мы и провели здесь, в Алматы, под эгидой посольства Франции в помещении Французского альянса в 2004 году первое в мире научное мероприятие по этой теме, а именно международный коллоквиум "Тенгрианство как фактор формирования культурной идентичности в Центральной Азии", где были представлены очень интересные доклады, а также специальную выставку. Люди приехали из Татарстана, Кавказа (балкарцы), Франции, Венгрии. В основном были представители Казахстана, Кыргызстана, Алтая, Каракалпакстана, а также учёные Института востоковедения Российской академии наук (Москва).

Далее уже в 2005 году провели по теме тенгрианства круглый стол уже в Бишкеке, который был уже с гораздо большим международным представительством. Среди прочих именитых учёных, приехали также представители Копенгагенского университета, с той самой кафедры, где работал датский лингвист Вильгельм Томсен, расшифровавший 25 ноября 1893 года орхоно-енисейские надписи и первым словом, которое удалось распознать было — Тенгри (Бог).

Кстати, думаю, именем Томсена пора назвать какую-либо улицу в столице Казахстана, поскольку он очень многое сделал для возрождения нашей духовной культуры.

Быть тенгрианцем — это не значит не быть мусульманином

— Отмечу, что ещё после первого нашего коллоквиума ко мне пришла брать интервью журналистка из Республики Саха (Якутии), которая рассказала, что в Якутии очень активно интересуются тенгрианством. Для меня Якутия тогда была полной terra Incognita. Так завязались новые связи. И в 2007 году уже в российском Якутске наши друзья организовали международную конференцию "Тенгрианство и эпическое наследие народов Евразии: истоки и современность", куда приехали практически из всей азиатской России (Тува, Хакассия, Алтай, Башкортостан, Татарстан, Калмыкия, Адыгея, Северный Кавказ, Чувашия) Китая, Монголии, США, Ирана — конференция была очень большой.

Потом прошли конференции в Кызыле (Тува) и Улан-Баторе (Монголия). А в 2015 году конференция была проведена уже в Болгарии.

— Болгары?!

— Ну да. В Болгарии есть общественный фонд "Тангра" и до сих есть культ Тангра. Например, в районе Пловдива, где на отвесной скале на высоте 23 метров высечено рельефное изображение Мадарского всадника (археологический памятник VIII века), имеется кладбище, а рядом с ним работает похоронное бюро "Тангра". Иными словами, современные болгары хорошо понимают, что это слово означает связь с духовным миром.

География наших конференций всё время расширяется и в 2019 году (а конференции мы стараемся проводить по нечетным годам) очередной сбор единомышленников по научным исследованиям мы провели в Бишкеке, и там принимали участие также учёные из Германии, Болгарии, Пакистана, Афганистана и ряда других стран.

Зачем все эти конференции? Это форумное путешествие-паломничество в страну духа, плодотворный поиск духовных основ нашего миропонимания, которые фактически ушли за последние столетия в зону коллективного народного бессознательного. Понять все наше казахское, центрально-азиатское, евразийское нематериальное культурное наследие без категории "Тенгри", без понимания что это такое — тенгрианство — невозможно. Онтологию любой культуры Евразии невозможно понять без концепта Тенгри. Например, для меня как ученого-антрополога, это предмет научных исследований — социо-антропологических и историко-антропологических. Я изучаю как тенгрианские ценности могут жить, живут и проявляют себя в нашем современном мире. На самом деле эта тема для десятков статей.

Тенгрианство как раз является основой религиозной и конфессиональной толерантности.

— Общекультурной фундаментальной площадкой?

— В наших конференциях принимают участие и христиане, и буддисты, и мусульмане. И все прекрасно находят общий язык, потому что Тенгри — это не кусочек неба над Казахстаном и даже не над Евразией. Это вселенская категория.

Быть тенгрианцем — это не значит не быть мусульманином или не быть христианином, иудеем и буддистом. Это как раз быть и первым, и вторым, и третьим, и плюс ещё понимать вот это единство. А все, что касается различий — это все формы, формы веры. Все религии претендуют на истину в последней инстанции, но сейчас, в начале третьего тысячелетия интеллигентному человеку сложно верить в какого-то антропоморфного Бога или безоговорочно доверять букве обусловленных историческими эпохами различных религиозных текстов, а не верить нельзя.

Тенгрианство как раз является такой отдушиной, в которой есть ответы как на экологические вопросы, так и на проблемы социальной дисгармонии между личностью и социумом. Эта традиция помогает человеку находить духовное равновесие и гармонию с самим собой.

Звёздное понятие "көк" и искажение философемы "тенгри"

— Мы неправильно переводим само слово "Тенгри". Кто-то запустил, что это слово означает "Бог", а "Умай" — это богиня, порождая тем самым аллюзии с греко-римским или индуистским пантеоном богов. А на самом деле, когда мы говорим… Вот почему саму философему "Мәңгі Көк Тәңір" переводят как "вечное синее небо"? Даже сами некоторые профессора-тенгрианцы почему-то уцепились за "синее небо". Но ведь понятие "көк" — это и есть, собственно, небо. Дело в том, что почти в каждом языке есть, как минимум, два слова для обозначения неба: простое и для особых случаев — и у саха, и у турков, и у монголов. Так, у казахов обычное небо называют словом "аспан". А вот казахское понятие "көк" — это не цвет, это философская категория, это космос, это источник всего, это указание на запредельное.

В казахском языке есть такие слова и словосочетания как, например, "көк бұзау" (белый теленок), "көк шөп" (зелёная трава), "көк базар" (зелёный базар). Почему говоря про белого теленка, добавляется слово "көк"? Потому что все синее, белое, голубое и зелёное, созданное Тенгри и данное людям свыше — называют синим, то есть божественным. И поэтому белый, необычный теленок — это теленок, поцелованный Богом. Отсюда "көк шөп" — это тоже божественная, подаренная Небом трава. Отсюда "көк базар" — это базар не просто со свежей зеленью, а с живыми и живительными фруктами, овощами и травами. И тут неуместно для обозначения такого базара применять цвет "жасыл" (зелёный), потому что "жасыл", как и другие цвета (кроме "ақ" — это тоже особое слово у тюрков — прим. ред.), в понимании казахов обозначает искусственный, рукотворный цвет.

Иными словами, понятие "көк" является своего рода оператором, маркером для обозначения высшего, обозначения живой сути всего, природной, нерукотворной отметины со стороны Бога, указание на Провидение. Когда говорят "көкке шығамыз" (поднимемся ввысь), то подразумевают подъём в космос, к звёздам.

А теперь давайте вернемся к "Мәңгі Көк Тәңір". Это что, "вечное небесное небо" что ли? Почему "тәңір" (тенгри) переводят как "небо"? Это неправильно. Философемы не терпят тавтологии. "Тәңір" — это слово, ключ к пониманию которого можно обрести не через понятие "таң", а через понятие "тең" — "равновесие, гармония". Ещё в шумерских письменах существует это понятие "Денгир" — гармония. "Мәңгі Көк Тәңір" — это Вечная Вселенская Гармония. Это моя концепция, но в то же время, будучи человеком устной традиции, я не могу сказать, что такое понимание принадлежит только мне, чтобы на меня ссылались в научных трудах. Я просто знаю, что это так.

Только при понимании "Мәңгі Көк Тәңір" как "Вечной Вселенской Гармонии" мы можем разрешить те философские противоречия, которые есть. Это понимание пересекается даже с экономикой. Ведь все знают, что русское слово "деньги" произошло от тюркского "теңге". Но "теңге" и "тәңір" — это тоже однокоренные слова! Почему? Потому что деньги являются средством гармонизации отношений людей в Срединном мире.

Как может простой незнатный (қара сүйек — чёрная кость) чабан поравняться, породниться с высокородным (ақ сүйек) ханом небесной крови? Только заработав деньги, только заработав состояние, только через накопление определенного богатства в "теңге". Только тогда он сможет просить руки дочери у высокородного хана. Это очевидные вещи, простая экзистенциальная логика.

— Тенгрианство называют традицией знания, это ведь не религия, поскольку у тенгрианства нет священных текстов, некоего канона, нет своих пророков. Все базируется на устной передаче знания, верно понимаю?

— Знаете, это такая болезненная дискуссия. Например, наши коллеги из Республики Саха — мы с ними даже рассорились однажды (к счастью, ненадолго). Когда мы в прошлом году были с ними на очередной нашей конференции в Бишкеке, возник вопрос: "Нужно ли считать тенгрианство религией?" В утверждающем ключе высказался один из участников форума, кыргызстанец. Такого же мнения придерживаются наши коллеги из Саха. Я же выступил и сказал, что исходя из наших казахстанских реалий нам не надо объявлять тенгрианство религией, поскольку с точки зрения социальной антропологии у нас нет признаков религии.

У религии как культурного института есть очень чёткие признаки — должен быть пророк, затем священный текст, автором которого является пророк, затем толкователи текста, затем распространители текста, а затем и институт подготовки этих толкователей и распространителей, и так далее. Добавьте сюда закрепленные обряды и ритуалы. Это довольно жесткая структура.

А в тенгрианстве даже если есть тексты, то они не принадлежат одному пророку, авторов много. Частицы знаний как алмазы и бриллианты рассыпаны по всем древнетюркским и другим древним эпосам, по нематериальному культурному наследию.

Даже если мы соберём эти бриллианты в один свод, то это собрание сразу обесценится без своего контекста, представленного эпосами. В тенгрианстве нет жесткой регламентации, нет единого обряда, система подготовки естественная (от матери к дочери, от деда к внуку). В тенгрианстве никогда не было институтов духовенства.

Но вот коллеги наши из Саха, оказывается очень долго бились за то, чтобы их зарегистрировали как религию. И когда я сказал, что "тенгрианство не религия" — они очень обиделись. Поэтому, если подытожить нашу дискуссию, то можно сказать, что особенность тенгрианства заключается в том, что эта традиция может оформиться и в форме религии, и в форме какой-то духовной практики и, конечно, в форме мировоззрения. Формы разные, тенгрианству от этого ни холодно, ни жарко, оно живёт и живёт, прежде всего, в наших представлениях.

— Можно сказать, что сама суть тенгрианства именно в пластичности этого мировоззрения?

— Да. И в способности к выживанию. Причём, оно не мимикрирует, оно остается, по сути, одним и тем же. Просто само время, сама действительность опирается, следует законам этого мировоззрения. Понимаете?

Тут можно добавить, что это мировоззрение внутренней свободы, которое подобно звёздному небу открыто для всех земных мировоззрений. И если говорить метафорически, то естественным ритуалом этого мировоззрения стал для казахов сам казахский язык и его философия, наш язык вечно открытыми корнями своих слов устремлен к небу, к сути смыслов.

Казахский язык фактически является языком свободы именно в том смысле, в котором свободу понимал Николай Бердяев — великий русский философ и аристократ с тюркскими корнями.

Знаете, помимо согласия и единства народа, надо говорить и о самоуважении, и уважении казахского народа. Нужно говорить о глубоком уважении к собственной национальной культуре и глубоком, трепетном отношении к казахскому языку как языку, который аккумулирует в себе казахский дух свободы. Наш казахский язык даёт понимание духовно родной картины мира и является подлинным сердцем казахстанского мировоззрения.